Режиссёр фильма открытия 33-го фестиваля российского кино «Окно в Европу» в Выборге поделился мыслями о своей картине и планах на будущее.
Вы переехали из Москвы в Петербург, что довольно необычно. Почему так произошло и как это повлияло на вашу жизнь и карьеру?
— Думаю, главная причина — моя странная и взаимная любовь к этому городу, которая длится уже двадцать лет. Я редкий коренной москвич, чьи бабушка и дедушка родились в пределах Бульварного кольца. Не знаю, как объяснить эту любовь к Петербургу. Это не тусовки, не компании, не женщины — просто какое-то тяготение к этому городу. Москва стала очень тусовочным местом, особенно в нашей профессии. Ты, хочешь или нет, бессознательно включаешься в это: встретиться с кем-то, потусить и так далее.
В Питере этого нет. Есть условно два человека, которые могут мне написать, но не потому, что я ни с кем не общаюсь, а потому что там нет тусовки. В Питере мне очень нравятся люди. Если человек «про бабки», то в Питере он жить не будет, потому что их там нет. А если ты хочешь как-то ощутить себя в этом месте, то здесь останешься. Это какая-то общая энергия места. Мне в Питере лучше пишется и дышится, творчески я там гораздо более продуктивен. Поэтому я сделал этот выбор и окончательно переехал сюда из Москвы два года назад.
В Питере я до этого снимал много сериалов: когда я попытался суммировать всё проведённое здесь время, то понял, что в общей сложности прожил здесь уже около семи лет своей жизни. И не планирую уже никуда отсюда уезжать. Я считаю себя именно питерским кинематографистом. Я арендую площади на Ленфильме, мне выделили кабинет покойного Игоря Фёдоровича Масленникова, снявшего легендарный советский сериал «Приключения Шерлока Холмса и Доктора Ватсона».
А как же знаменитый питерский снобизм по отношению к москвичам — они уже готовы принимать вас за своего?
— Ничего не знаю о снобизме. Мне кажется, что в силу того, чем я занимаюсь, никакого разделения нет: мы все живём в «Сапсане» туда или обратно. В бытовых вопросах я вижу больше хорошего, именно того, что мне нравится: например, здесь больше чинят старые вещи, чем стараются поменять их на новые.
Ваш фильм «Геля» стал фильмом открытия нынешнего фестиваля «Окно в Европу» в Выборге. Вы специально подгадали его снять в городе проведения форума или это так совпало?
— Я приехал на «Окно в Европу» в 2010 или 2011 году. Посмотрел на фестиваль со стороны и почувствовал, что мне хочется именно туда. В позапрошлом году я был здесь с фильмом «Одним днём» и мне было хорошо. В тот момент мы как раз думали, где снимать «Гелю» — сценарий был написан в 2014 году. Поскольку на момент реализации этого сценария я уже переехал в Питер, то задумался о смене места действия. Куда гнать машину из Питера? Очевидно, что в Выборг со всей его фактурой, которая очень хорошо сочетается со всеми сказочными и странными персонажами этой истории.
Фильм снят в таком темпе и ритме, что зритель сразу включается и не может оторваться от экрана. Это связано с вашей любовью к скорости?
— Раньше я очень любил погонять, но сейчас стал делать это гораздо реже — наверное, в силу возраста. К скорости сейчас отношусь скорее с опаской. Никаких прецедентов не было, но, например, буквально накануне нашего разговора я пережил опасную ситуацию на греческом острове, где был с сыном на отдыхе. Там отменили из-за штормового предупреждения паром, который отвозил к самолётам. Я хватаю сына, прибегаю в порт, вижу лодку-такси и начинаю уговаривать капитана отвезти нас к самолёту. В итоге мы его уломали и сильно об этом пожалели: когда начался шторм, я уже был уверен, что в лучшем случае мы скоро будем болтаться в воде в спасательных жилетах и ждать помощи. В итоге мы все были мокрые — но не от воды, а от страха. И это тоже было про скорость. Словом, я не экстремал, больше таких кейсов в своей жизни я бы не хотел.
В картине много цитат и пародий на образцы криминальной комедии — это было сделано сознательно?
— Делать криминальный фильм в чистом виде мне неинтересно. Я уже наснимал пацанов с пистолетами столько, что не хочу делать этого категорически ни в каком виде. Я уже отпустил этот жанр и не хочу в него возвращаться. Делать его всерьёз для меня уже странно. Продюсеры хотели что-то зрительское, а я — режиссёр, который старается найти парадоксы в узнаваемых сюжетах. Для меня вся история про «Гелю» — это два персонажа, герои Ильи Малакова и Антона Васильева. Всё там держится на их способе существования.
Вы хотите расстаться с криминальным жанром, а продюсеры считают, что зритель всё ещё хочет на него ходить?
— Мне кажется, что индустриальная усталость, интересы режиссёров, продюсеров, критиков ничтожны по сравнению с запросами широкой аудитории. Многие телеканалы до сих пор собирают огромные просмотры на криминальном кино, зритель готов бесконечно смотреть всё это. Это мы устали обслуживать этот запрос, но он никуда не денется, это в ДНК. И поэтому условные девяностые с бандитами из кино никуда не денутся.
Саня с самого начала был написан как Иванушка-дурачок, который попадает в не очень добрую сказку?
— Да, всё так. Была затея сделать русскую сказку для взрослых в жанре криминальной комедии. Мы хотели, чтобы каждый персонаж составлял рифму со сказочным героем. Вот они едут, Иванушка-дурачок и Илья Муромец, и встречают Бабу Ягу, Соловья Разбойника, Кощея. Антон Кузнецов, конечно, играл Кощея: хвостик на его лысине он придумал. А идею его удивительных ботинок я подсмотрел у одного бывшего зэка в Ростове-на-Дону.
Где нашли машину «цвета чешуи пескаря»?
— Это инициатива художника картины, который подкинул идею, что Геля — это же девочка, поэтому странно, если она будет чёрная, давайте сделаем какую-то дурацкую машину. И наклеили на обычную чёрную машину такую перламутровую плёнку.
Зрители считают, что сериалы у нас сейчас качественнее и интереснее, чем полнометражные картины. Что вы думаете об этом?
— Думаю, что в целом это иллюзия. Культура смотрения сериалов доступнее и удобнее, они есть на каждом смартфоне, а поход в кино — это целая история. Всё это формирует завышенное ожидание от того, что ты собираешься увидеть в кинозале. А когда ты берешь телефон в руки и открываешь сериал, ты как будто от него ничего особенно не ждёшь. Ожидание, наоборот, заниженное. Критическое мышление относительно сериалов и фильмов работает по-разному.
С другой стороны, зритель сейчас очень сильно изменился. Раньше ему было комфортно существовать в позиции человека, который уважает что-то только потому, что это искусство, хотя и не разбирается в достоинствах этой вещи. А сейчас по-другому: зрителю важно понимать и разбираться. Зрители знают, кто как играет, им важно высказывать своё мнение в соцсетях.
У нас говорят, что «у нас нет индустрии кино». Это по-прежнему так?
— Индустрия подразумевает внятный и понятный процесс, выгодный для всех его участников, когда стабильно работают инструменты. У нас это контролируемый хаос. Мне кажется, это ментальная особенность, это не только кино касается: некий беспорядок есть везде.
Вы говорили, что хотите расстаться с криминальным жанром: вы сейчас на том этапе, когда можете снимать то, что хотите?
— Пятьдесят на пятьдесят. Я не могу совсем отойти в сторону от индустриальных, не авторских вещей. Если ты делаешь что-то сильно тебя волнующее, то рассчитывать на дивиденды, как правило, не приходится. Я стараюсь быть и там, и там. Я сценарист, поэтому для себя я часто прихожу к мысли, что я, скорее, как сценарист останусь везде, а как режиссёр буду заниматься только тем, что меня сильно волнует.
У меня очень много тем для исследования, которые меня беспокоят. Например, мне очень интересна тема возраста. Человечество с эволюцией медицины всё больше продлевает жизнь, а что с этой жизнью делать, не придумали. Меня беспокоит тема одиноких людей: моя мама жила одиноко, это был её осознанный выбор, таких людей много и мне интересно об этом поговорить.
У вас сейчас есть такой проект, сделанный именно из личного желания что-то исследовать?
— Да, это спортивная драма «My giant» («Мой великан») о баскетболе, это мой любимый вид спорта, я в него до сих пор играю с детства. Я давно хотел сделать такую историю, она будет международная, мы будем снимать её не в России и не на русском языке, потому что она шире, чем для одной страны. Мы уже собрали на эту историю бюджет.